Целое во фрагменте

В русском искусстве XX века трудно найти живописца более яркого, радостного и жизнеутверждающего, чем Борис Кустодиев. Смотря на его красочные зимние пейзажи, ярмарки и праздники, портреты дородных красавиц, купцов и купчих, трудно представить, что все эти картины были написаны человеком, долгие годы прикованным к инвалидному креслу.

В русском искусстве XX века трудно найти живописца более яркого, радостного и жизнеутверждающего, чем Борис Кустодиев. Смотря на его красочные зимние пейзажи, ярмарки и праздники, портреты дородных красавиц, купцов и купчих, трудно представить, что все эти картины были написаны человеком, долгие годы прикованным к инвалидному креслу.

В русском искусстве XX века трудно найти живописца более яркого, радостного и жизнеутверждающего, чем Борис Кустодиев. Смотря на его красочные зимние пейзажи, ярмарки и праздники, портреты дородных красавиц, купцов и купчих, трудно представить, что все эти картины были написаны человеком, долгие годы прикованным к инвалидному креслу.

В русском искусстве XX века трудно найти живописца более яркого, радостного и жизнеутверждающего, чем Борис Кустодиев. Смотря на его красочные зимние пейзажи, ярмарки и праздники, портреты дородных красавиц, купцов и купчих, трудно представить, что все эти картины были написаны человеком, долгие годы прикованным к инвалидному креслу.

История XX века, свидетелем которой стал Стефан Цвейг, убедительно показывает, что без Бога человек может не столько созидать, сколько разрушать. История Стефана Цвейга и других европейских гуманистов XX века напоминает библейскую историю о строительстве Вавилонской башни.